11 декабря 1997 года в Новгороде состоялся круглый стол, посвященный 80-летию восстановления в Росии патриаршества. С сообщениями выступили преподаватель СПб Духовной Академии о.Александр Мусин, протоиерей Новгородской епархии о.Николай Балашов, протоиерей Софийского собора о.Александр Ранне, с материалом которого мы Вас познакомим в 2-х первых номерах 1998 года.

Святейший патриарх Сергий (Страгородский), без сомнения, необычайное явление не только в истории Церкви Российской, но и вообще в истории отечества нашего. Ему пришлось нести на себе крест не менее тяжелый, чем Святителю Тихону. Кто, кроме Самого Господа, может измерить тяжесть этого креста? На Святейшем Патриархе Тихоне лежала ответственность за Церковь Российскую, когда еще никто не мог знать с предельной точностью, кто такие большевики и как пойдет развитие отношений между новой властью и религией в бывшей православной империи. Но он был Патриарх, выбранный собором Православной Церкви, его признавали все, никто не мог оспорить каноничность его святительской власти. Совсем в другом положении находился тогда (еще будучи митрополитом) будущий Патриарх Сергий (Старогородский). О его полномочиях знали не все и не в полном объеме, а существовавшие между епископами несогласия по основным вопросам управления Церковью искусно подогревались государственными структурами, контролировавшими буквально всех, вне зависимости от того находился ли человек на свободе, был ли в ссылке или в тюрьме. Почти все институты Церкви были разгромлены, спровоцированные расколы были и справа и слева, провести собор власть не позволяла. Общество, как известно, было расколото и по политическим мотивам. Ведь нельзя же представить себе, что все противники Советской власти оказались за рубежом нашего отечества. Этот крест мог нести только тот, кто мог отказаться от себя так, как это готов был сделать апостол Павел. Но для этого нужно было иметь и веру апостола Павла.

Патриарх Сергий родился в семье потомственного священника в г.Арзамасе в 1867 году. Его мать умерла очень рано и самые ранние воспоминания относятся к его проживанию в Арзамасском женском монастыре, где его родная тетя — Евгения — сначала была монахиней, а затем игуменьей. Детские годы проведенные в монастыре, наложили на будущего патриарха особую печать — монашество для него стало естественной формой жизни. Учась в Санкт-Петербургской Духовной Академии, он не только любил читать творения Тихона Задонского, Феофана Затворника, но и посетил Валаамский монастырь, известный строгостию своего общежития с намерением испытать себя в иноческой жизни. Однако, обучаясь на последнем курсе Академии, будущий Патриарх принимает постриг и, защитив кандидатскую диссертацию по кафедре догматического богословия “православное учение о вере и добрых делах”, по собственному прошению отправляется в Японию для прохождения миссионерского служения под святительским омофором равноапостольного Николая (Касаткина). Такое резкое изменение в своих стремлениях для молодого еще человека совсем не является чем-то необычным. В то время много говорили о миссионерских подвигах святителя Николая, да и представления Японии в России были довольно не глубокими. Страна восходящего солнца казалась убогой окраиной жизни и для молодого талантливого иеромонаха его прошение было выражением осознания своего апостольского призвания. Обладая исключительными способностями в изучении языков (а он знал греческий, латинский, еврейский, несколько современных языков) он за несколько месяцев изучил японский язык и, вскоре, преподавал на нем догматическое богословие. Но Богу было угодно направить жизнь молодого миссионера по другому пути. Уже весной 1893 года указом Священного Синода будущего святителя возвращают в Россию и назначают доцентом Петербургской Духовной Академии по кафедре Ветхого Завета. Перед молодым ученым, прекрасно знающим древние классические языки, еврейский, открывались перспективы научно-богословской карьеры; но все изменилось вновь: в том же году он получает должность инспектора Московской Академии, еще через несколько месяцев оказывается в Греции настоятелем посольской церкви в Афинах. Неизвестно, как это возможно, но уже на следующий год иеромонах Сергий с блеском защищает магистерскую диссертацию, которая не потеряла своего научно-богословского значения и сегодня: “Православное учение о спасении”. Через короткое время магистрант становится ректором Санкт-Петербургской Семинарии, потом инспектором Академии, а в январе 1901 года он уже ректор Академии. Хиротония во епископа Ямбургского была совершена митрополитом Антонием Вадковским в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры 25 февраля 1901 года. От такого бурного восхождения у молодого человека могла бы закружиться голова, но на хиротонии во епископа ему хватает духовных сил, чтобы сказать воистину пророческие слова, которые во сей их глубине исполнились в многотрудной жизни Всероссийского святителя. “Истинный пастырь, — говорил будущий Патриарх, — постоянно в ежедневном делании своем душу свою полагает за овцы, отрекается от себя, от своих привычек и удобств, от своего самолюбия, готов пожертвовать своей жизнью и даже душой своей ради Церкви Христовой, ради духовного благополучия словесного стада”. Для того, чтобы сохранить в России Евхаристическую жизнь святителю пришлось отречься не только от жизненных удобств, но и на многие годы подвергнуть свое имя поруганию. Каких душевных мук это ему стоило можно отдаленно почувствовать из воспоминаний Ольги Подобедовой, которые до сих пор еще не были опубликованы.

“Архиепископ Филипп Гумилевский, викарий Московской Епархии член, Синода, был заключен в тюрьму в 1936 году; по просьбе сестры из дальних лагерей был переведен в г. Владимир. В Москве он должен был дождаться вечернего поезда. В это время он должен был посетить Патриархию. Конвойные уважили просьбу архиепископа Филиппа, пожелавшего проститься с Патриархом Сергием. Они привезли владыку в Бауманский переулок, где была резиденция и в этот день работал письмоводитель Патриарха о.Сергий Лебедев. Когда владыку Филиппа ввели, Патриарх отсутствовал (он служил Литургию где-то в пригороде) и встреча не могла состояться. Опечаленный владыка оставил Патриарху письмо. В этом прощальном письме содержались следующие строки: “”Владыко святый, когда я размышляю о Ваших трудах для сохранения Русской Церкви, я думаю о Вас, как о святом мученике, а когда я вспоминаю о Ваших ночных молитвах все о той же Русской Церкви и всех нас, я думаю о Вас, как о святом праведнике”. Дольше архиепископ Филипп оставаться и ждать возвращения Патриарха не мог. Сопровождавшие его конвоиры требовали немедленного следования на вокзал, так как дальнейшее промедление могло скомпрометировать их самих.

Когда Патриарх вернулся, о.Сергий подал ему письмо. Святейший прочитал, поцеловал и положил на грудь, под подрясник.

“С этим письмом, Сережа, и на суд Божий предстать не страшно”. Потом прошелся несколько раз по комнате и протянул письмо о.Сергию со словами: “Возьми, Сережа, сохрани, подшей в мое личное дело. Когда я умру, многие будут осуждать меня, не зная всех трудностей, выпавших на мою долю. Сохранить Таинства, сделать их доступными для православных прихожан, защитить от гонений не только священнослужителей, но и молящихся, которые за посещение храмов и почитание праздников подвергаются преследованиям, как на работе, так и от квартирного окружения, не скупящегося на доносы. Все вместе взятое неотделимо от общей задачи сохранить существование Церкви.”1 Через несколько месяцев архиепископ Филипп Гумилевский был застрелен следователем во время допроса...

А вот еще прелюбопытнейшее свидетельство некоего голландца проф. П.Гендрикса, статья которого была опубликована в Голландии в 1931 году.2 “Сергий живет теперь где-то высоко в наемной угрюмой казарме на Воздвиженской улице, в сердце Москвы, на шумном проезжем пути... Он живет там в бедной комнате, скорее в монастырской келье, чем в комнате; жизнь более суровая, чем монастырская, в бедности, христианском смирении, мучеником за свою Церковь, за свою веру, за свой народ... Нужно самому видеть в Москве страдающую Церковь, понять, что здесь применяется в буквальном смысле древлехристианское, древнеславянское “непротивление злу”, и тогда поведение митрополита Сергия будет понятным ... О, эта картина как бы из другого мира, видеть Сергия, старца с седой бородой, едущим в своей серой, длинной рясе, с единственным украшением — крестом на груди, на трясущейся извозчичьей кабриолетке — служить Литургию в одной из московских церквей. Я сам был свидетелем, как он, чрез шумные улицы, среди мчащихся трамваев и автобусов, ехал из своей квартиры на Воздвиженке в церковь св.Николы”. Более точного исполнения пророчеств, кажется, и быть не может. Но вернемся в предреволюционные годы и предвоенные годы. Жизнь шла своим чередом. Ректор Санкт-Петербургской Академии епископ Сергий Старгородский был назначен председателем Синодальной Комиссии по старо-католическому и антипапскому вопросам. Был председателем на Религиозно-философских собраниях, что имело в то время чрезвычайно важное значение, так как способствовало сближению интеллигенции и духовенства. В годы русско-японской войны, когда в России разгорался огонь первой революции, будущий Патриарх говорил своим студентам, что империя может быть уничтожена надвигающимися событиями, но Церковь погибнуть не может.

В 1911 году архиепископ Сергий, будучи уже на самостоятельной Финдляндской кафедре, был включен в Святейший Синод нового состава, а сразу после отречения императора Николая II возглавил Синод и Предсоборный Совет. В 1917 году, как и митрополит Вениамин в Петрограде, архиепископ Сергий голосами клириков и мирян был избран на древнюю Владимирскую кафедру. На Поместном Соборе 1917 - 1918 годов он избран членом Священного Синода и, после интронизации, Патриарх Тихон возвел его в сан митрополита.

Первый раз митрополита Сергия арестовали уже в марте 1921 года. По инициативе бывшего ходатая по бракоразводным процессам А.И.Шпицберга в Троицком подворье был устроен обыск и в папке “Переписка с Римским Престолом” контролер ВЧК нашел письмо, адресованное Статс-Секретарю Римского Престола кардиналу Гаспари. Впервые оно было опубликовано в ноябре 1997 года в журнале “Наука и религия”. Вот его текст: “Римскому Престолу через Вашу Светлость угодно было обратиться к правителям России с призывом прекратить гонения на представителей Православной Церкви. Ваш благородный поступок не мог, конечно, изменить богоборной политики наших правителей и не привел их к осознанию их вины, как показывает наглый ответ Вам Чичерина, преисполненный беззастенчивого отрицания прямых фактов и явной лжи на нашу Церковь. о в сердцах всех верный чад этой Церкви и нас, смиренных ея служителей, этот истинно христианский акт Римского Престола, продиктованный сочуствием к беззащитным и страждущим и особенно для нас среди переживаемых нами всяких лишений, среди ужасов бесправия и неуверенности в завтрашнем дне — вызывает неизгладимый отклик и живейшее чувство благодарности.

Исполняя поручение нашего Отца, Патриарха Московского и Всея России Тихона, покорнейше прошу Вашу Светлость принять в вашем лиц выражение нашей благодарности Римскому Престолу за столь трогательное участие в судьбе представителей Православной Церкви в России. Всевышний Мздовоздатель да вознаградит это дело любви Своею безмерной милостью.

С чувством совершенного почтения и о Христе преданности имею честь быть Вашей Светлости покорнейшим слугою.

Сергий, митрополит Владимирский и Шуйский.

18/31/1919 г.

Диссонансом к тональности этого письма будут звучать ответы митрополита Сергия на вопросы советских и иностранных журналистов, относящиеся к 1930 году. “Мы считаем излишним и ненужным это выступление папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся”. Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола вместе со своим Синодом делали все возможное, чтобы доказать Советской власти, что Церковь будет строго придерживаться своих намерений, заявленных в Декларации 1927 года. Однако, чрезвычайно интересным представляется тот факт, что в своем интервью митрополит Сергий, обличает антиправославную политику Польши, как бы повторяя высказывание патриарха Тихона от 28 июня 1923 года. Да и утверждение, что в Советском Союзе не преследуют по религиозным убеждениям, есть опять же повторение слов Святейшего Патриарха Тихона. Видимо, чувствуя уязвимость своей позиции, митрополит Сергий намеренно прикрывается авторитетом почившего российского Первосвятителя.

Но вернемся в 1921 год. Уже на следующий день митрополит Сергий оказался в заключении. Правда на этот раз оно было довольно недолгим. Это было время, когда Советская власть после гражданской войны, неудавшегося похода в Европу и политики военного коммунизма внутри страны, искала новые пути устроения жизни в мирное время. Естественно, внутри партии существовали различные мнения по поводу положения религиозных организаций в социалистическом государстве. Дзержинский и Красиков искали пути разложения и уничтожения Православной Церкви. Луначарский и Лацис склонялись к тому, что Церковь необходимо использовать в целях социалистического строительства. Для этого они предлагали опереться на прогрессивную часть православного духовенства. Но цель на этом этапе и у тех и у других была одна: расколоть Церковь изнутри и подчинить своей воле. Вся эта работа поручалась ГПУ. В мае 1922 года зампред этой карательной организации Унштлихт докладывал в ЦК РКПб : “Колоссальная историческая работа по созданию раскола среди духовенства в республике, кроме затраты энергии, требует крупных денежных средств”. Как известно, эти средства были найдены в самой Церкви под предлогом изымания церковных ценностей в пользу голодающих, а позже, с помощью помощью налогообложения духовенства.

Когда митрополит Сергий оказался в тюрьме, хлопотать за него стал бывший архиепископ Владимир Путята. Это была чрезвычайно одиозная личность. Бывший блестящий гвардейский офицер, друг императора Николая II, известный покоритель женских сердец, он неожиданно поступил в Казанскую Духовную Академию, принял постриг и вскоре сделал себе карьеру на духовном поприще, став архиепископом. Правда своей вольной жизни он не изменил и, после отречения императора, на Соборе 1917-18 годов был лишен сана и сослан простым монахом в Пензенский монастырь. Еще до революции Путята был знаком с Луночарским и, вероятно, из бесед с ним вынес убеждение о возможности реформации Церкви на трех условиях: признание богоустановленности Советской власти, отделения Церкви от государства и полной согласованности коммунистического идеала с истинным христианством. Если поразмышлять над тем, что может иметься в виду под коммунистическим идеалом (хоть это и утопия, но идеал всегда остается идеалом и к нему необходимо стремиться, какими средствами это уже другой вопрос) легко прийти к выводу, что эти условия сами по себе не являются непреодолимыми. И в общем-то, Церковь их в период Советской власти не отвергала, хотя официально, Соборно — не одобряла. Это, вероятно, потому, что сами коммунисты по поводу этих идеалов ничего конкретного сказать не могли. Главное, чтобы собственность была общественной. Совсем недавно в Богословском сборнике Свято-Тихоновского богословского института появился до тех пор неизвестный документ, принадлежащий перу митрополита Сергия. Вероятно, он был написан для внутреннего пользования, может быть в качестве справки, для патриарха Тихона и его ближайшего окружения, чтобы выработать общецерковную позицию по отношению к Советской власти и на этом основании получить разрешение на созыв Поместного Собора. Этот документ был или переписан осведомителем, или перепечатан в канцелярии Тучкова, так как, к примеру, слова Церковь и даже Бог пишутся с маленькой буквы. Интересно в нем прежде всего то, что особое значение придается вопросу о собственности. В дореволюционной России много было споров по вопросу о том, кому должна принадлежать собственность. И естественно, в стране, где бурно начинали развиваться капиталистические отношения, вопрос решался в пользу частного владения. В начале третьей главы этого документа митрополит Сергий делает очень важное и, с нашей точки зрения, основополагающее заявление: “... переустройство внешней жизни, изменение ея форм, и установлений не входит в задачу христианства, по крайней мере, в задачу ближайшую и непременную. Вступая в мир, христианство принимает формы общественной жизни такими, какими они даны ей в наличности, мириться со всяким общественным устройством и установлениями, даже принципиально не мирящимися с христианским учением, лишь бы эти формы и установления не препятствовали человеку в его личной и общественной жизни быть христианином”.3 И еще с нашей точки зрения очень важное высказывание: “... лишь при внутренней христианизации человечества имеют значения всякие внешние христианизированные формы общественной и частной жизни и, что, поэтому, нужно очистить прежде внутреннее и внешнее потом всегда приложится само собою”.4 Все остальное, как нам представляется, является определением возможных границ компромисса. В конце концов, митрополит Сергий рекомендует будущему Поместному Собору такую формулировку: “С решительностью отметая религиозное учение коммунизма, созванный Собор, однако, не находит непримиримых возражений против коммунизма, как учения экономического, отрицающего частную собственность и признающего все общеполезное и нужное общим достоянием...”5 Таким образом, создается впечатление, что митрополит Сергий в третьей главе своего документа старается согласовать коммунистический идеал с христианством, но только в экономической области и, возможно, имея в виду свои беседы с Владимиром Путятой, который мог посещать его в Нижнем Новгороде. Красиков, однако, как мы теперь знаем, дал Путяте чрезвычайно резкую характеристику: “Способствовать созданию, хотя бы бутафорской, реформации считаю невыгодным для революции и предпочитаю непричесанного попа, совершенно дискредитированного всем прошлым, причесанному Путяте, прошедшему иезуитскую школу”. Однако. дело освобождения митрополита Сергия из тюрьмы все же пошло. Луначарский отписал прошение Дзержинскому прошение об освобождении опального митрополита, намекая, как пишет М.Одинцов, на возможность его использования в “советских целях”. Правда резолюция Дзержинского была отрицательная “Сергий уж совсем для этой цели не гож.”, — но из тюрьмы его вскоре освободили.

В апреле 1924 года состоялся Синод, на котором рассматривался вопрос о восстановлении Владимира Путяты в сане. “Святейший Патриарх и Священный при нем Синод, — гласила резолюция, — не могут взять на себя ответственность не только по восстановлению бывшего архиепископа Владимира в прежнем сане, но и по пересмотру его дела, а потому все ходатайства и суждения по оному отложить до Собора православных епископов...” Но уже через полгода патриарх по каким-то причинам вынужден был изменить точку зрения. Его резолюция на ходатайстве епископов от 2 декабря 1924 года гласила: “Во внимание к настоящим ходатайствам Преосвященных и покаянному обращению архиепископа Владимира (Путяты) находил бы возможным до окончательного соборного суждения о нем, по принесении им церковного покаяния, разрешить ему церковное священнодействие”. Кажется можно с большей долей уверенности предполагать, что это могло быть связано с обещаниями разрешить провести архиерейский Собор. Позже Владимир Путята все равно ушел к обновленцам, но это уже другая история.

В мае 1922 года трем петроградским священникам удалось ввести в заблуждение находящегося в заключении патриарха Тихона и под предлогом приведения в порядок документации патриархии получить от него письменное разрешение принять и в будущем передать митрополиту Агафангелу дела Синода. Распоряжение это было тут же напечатано в газете "Известия", а митрополита Агафангела, естественно, в Москву не пустили. Но за три месяца до этих событий вопрос обновленческого бунта уже обсуждался в Политбюро, и Л.Троцкий говорил о необходимости поддержать обновленцев, а потом, после окончательной победы над консервативной частью Православной Церкви, уничтожить и самих обновленцев, когда их фракции передерутся между собой в борьбе за власть.

Нельзя забывать, что все эти события проходили на фоне изъятия церковных ценностей. В Петрограде был расстрелян митрополит Вениамин, в Москве Патриарх был в заключении, в Шуе верующие сопротивлялись насильственному изъятию церковных ценностей, там были жертвы... И все это каждый день подавалось в прессе как доказательство ожесточенного сопротивления Православной Церкви новой революционной власти, которая только и делает, что печется о голодающих трудящихся во всем мире.

19 мая 1922 года обновленцы объявили о создании Высшего Церковного управления. Из 73 архиереев занимавших в то время кафедры тридцать семь поддержали ВЦУ. По Владимирской епархии, во главе которой стоял митрополит Сергий, избранный недавно самим верующим народом, прокатилась волна приходских собраний в поддержку обновленцев. Боясь противостояния со стороны авторитетного правящего архиерея, власти сослали его в Нижний Новгород. Но, неожиданно, понимая, что он теряет епархию, которая почти целиком оказалась в руках обновленцев, митрополит заявляет о своем признании каноничности ВЦУ и возвращается во Владимир.

Это воззвание трех соблазнило многих колеблющихся. Вот его содержание: "Мы, Сергий, митрополит Владимирский и Шуйский, Евдоким, архиепископ Нижегородский и Арзамасский и Серафим, архиепископ Костромской и Галичский, рассмотрев платформу ВЦУ и каноническую законность управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонической законной верховной церковной властью и все его распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий."1

Архимандрит Афанасий Сахаров, страстный борец с обновленчеством во Владимирской епархии, горячо доказывал митрополиту пагубность этой политики, но Сергий, оставаясь в стороне от активной деятельности ВЦУ, внимательно наблюдал за бурно разворачивающимися событиями. Не так легко понять, что побудило столь мудрого иерарха, о котором еще митрополит Антоний Храповицкий говорил, что он на две пяди под землей видит , а я только на одну, принять такое, для многих очевидное ошибочное решение. Говорят, что когда Патриарх принимал покаяние у митрополита Сергия в Донском монастыре, то поднимая его с колен сказал: "Ну ладно они, но ты то как?"

Вероятно, основным мотивом признания ВЦУ была его убежденность в том, что Церковь должна принимать власть такой, какова она есть. Задолго до своей знаменитой Декларации 1927 года, он уже в цитированном выше документе писал: "Мы, совершенно не погрешая против нашей веры и Церкви, можем быть в гражданском отношении вполне лояльными к Светской власти и, не держа камня за пазухой, работать в СССР на общее благо."2 Надо сказать, что такую позицию митрополит занимал и при Временном правительстве, когда декрет об отделении Церкви от государства тоже многим не нравился. Принимая уклад жизни Римской империи основанный на римском праве, Церковь, - по мнению будущего Патриарха, - совсем не распространяла своего одобрения на все подробности этого уклада. Например рабство.3

И вот, видя что Патриарх находится в заключении, а местоблюстителям не дают возможность принять власть и чувствуя, что ВЦУ имеет поддержку со стороны властей, он, вероятно, решил, что лидерам обновленчества удастся организовать временное управление Церковью и договориться с Советской властью о проведении Собора. Это было в июне 1922 года, а уже в конце августа митрополит Сергий публично заявляет о своем несогласии с дисциплинарно-канонической и вероучительной деятельностью ВЦУ. 23 сентября его заявление было опубликовано в газете "Правда". Оно явно вписывалось в планы Л.Троцкого и В.Ленина внести и в патриаршую Церковь, и в обновленческое движение как можно больший разлад.

В этом заявлении митрополит ,в частности, писал: "Так как нарушение указанных Правил ведет за собой безусловное запрещение и даже извержение из сана, то и сознательно участвующий в священнослужении с запрещенным или изверженным или разрешающий такое священнослужение подпадает тому же. Таким образом, 1) нарушителям я не могу и не буду давать разрешения священнодействовать в моей епархии; 2) женатые епископы, впредь до разрешения дела на Соборе, не будут мною признаваемы в их сане, а равно и рукоположенные ими; 3) сам я вынужден буду прекратить общение как с нарушителями этих Правил, так и с теми, кто будет разрешать такие нарушения". ("Правда", 1922, 23 сентября, №214).

Этим заявлением будущий Патриарх разрывал всякие отношения с раскольниками, но делал это подчеркнуто по каноническим и вероучительным соображениям, как бы давая понять, что он остается лояльным к политической платформе обновленчества. Кроме того, он оставлял за собой полный контроль над своей епархией, препятствуя распространению в ней незаконных священнослужителей и богослужебных нововведений. Но кроме того, митрополит Сергий оказался удивительно прозорливым и в решении другой проблемы. Многие до сих пор довольно скептически отзываются об этом заявлении, упрекая митрополита за то, что он, главным образом, протестует против женатого епископата и допущения к служению второбрачных священников. Однако сегодня открыт архивный документ, из которого видно, что начальник 6-го отделения ГПУ Е.Тучков придавал этой стороне дела чрезвычайное значение. 30 октября 1922 года он в частности писал: "Окончательно разгромить Тихоновский и полутихоновский епископат и лишить его управления церковью возможно было бы только в том случае, если бы вопреки канонам посвящать женатых попов в епископы и выбрать из них епископов с любыми взглядами, то в этом случае, несомненно, епископат был бы настроен явно против Тихона и его политики."4

Таким образом, мы видим, что митрополит Сергий своим заявлением попал в самую точку и, естественно, этот поступок митрополита обсуждался на Антирелигиозной комиссии ЦКРКП (б), которая решает оставить бывшего митрополита Сергия ... в положении опалы... и его срочно, в начале 1923 года отправляют в ссылку в Нижний Новгород. В протоколе этого заседания есть и другие интереснейшие постановления (№2. 31.X.1922). Например: "Предложить ГПУ поставить хорошо дело с компрометацией попов здесь и на местах, или послать на Украину Скворцова с кем-либо из ГПУ и ВЦУ <...> и т.д."5 В начале 1923 года митрополит отправляется в новую ссылку в Нижний Новгород.

Однако широчайший международный протест против готовящегося судилища над Патриархом перепутал все карты антицерковной политики большевиков. В июне 1923 года Святейший Патриарх Тихон вышел на свободу. Народ его принимал восторженно, и вся кампания по дискредитации, столь тщательно подготовленная и так настойчиво проводившаяся во всех газетах Советской России, оказалась напрасной. Примерно в то же время получил возможность возвратиться в Москву и митрополит Сергий. Но только через два месяца он смог получить аудиенцию у Патриарха Тихона. Ему пришлось публично, перед всем народом, принести раскаяние. Один Бог знает насколько этот его поступок, в котором он каялся перед Патриархом, был совершен из страха и насколько из желания сохранить паству, но его подвиг самоуничижения потряс церковную общественность ничуть не меньше, чем т.н. "декларация трех", в которой он признавал законность Высшего Церковного Управления. Своим всенародным покаянием митрополит Сергий, безусловно, обрел благоволение пред лицем Божиим, но в глазах современников его авторитет был значительно поколеблен.

После смерти Патриарха Тихона к управлению РПЦ приступил, согласно завещанию, митрополит Петр (Полянский). Он не был дипломатом и его частые встречи с Тучковым, на которых он пытался убедить его в необходимости для Церкви и государства прямых контактов без посредничества ГПУ, привели власти к мнению о необходимости замены митрополита Петра на более уступчивого. Для этой цели был избран архиепископ Григорий (Яцковский). 11 ноября 1925 года Комиссия по проведению декрета об отделении Церкви от государства при ЦК ВКП (б) постановила: "Поручить т.Тучкову ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев. В целях поддержки группы, стоящей в оппозиции к Петру (Мест. П.)6 , поместить в "Известиях" ряд статей, компрометирующих Петра <...> Одновременно с опубликованием статей поручить ГПУ начать против Петра следствие".

Надо полагать, что по тотальности газетных статей, а может быть, и в результате своих встреч с Е.Тучковым, митрополит Петр почувствовал свой приближающийся арест и 5 и 6 декабря составил два документа. В первом говорилось: "В случае нашей кончины наши права и обязанности как патриаршего Местоблюстителя до законного выбора нового Патриарха предоставляем временно, согласно в Бозе почившего Святейшего Патриарха Тихона, высокопреосвященным митрополитам Казанскому Кириллу и Ярославскому Агафангелу. В случае невозможности, по каким-либо обстоятельствам, тому и другому митрополиту вступить в отправление означенных прав и обязанностей таковые передать высокопреосвященнейшему митрополиту Новгородскому Арсению. Если же и сему не представиться возможным осуществить это, то права и обязанности патриаршего Местоблюстителя переходят в высокопреосвященнейшему митрополиту Нижегородскому Сергию."7

Этот документ был в то время мало известен и, кажется, впервые его приводит протопресвитер М.Польский. Может быть потому, что он был долгое время не актуален, так как до 1936 года за богослужением возносилось имя митрополита Петра, который хоть и находился в заключении, но был жив.. Митрополит же Сергий возлагая на себя тяжкий крест управления Церковью ссылается на другой документ, который был написан на следующий день 6 декабря. " случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять Мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященнейшему Сергию (Старгородскому), митрополиту Нижегородскому. <...> Возношение за богослужением Моего имени, как Патриаршего Местоблюстителя, остается обязательным."8

Эти два завещательных распоряжения митрополита Петра, рассматриваемые вместе, подтверждают абсолютную обоснованность претензий будущего Патриарха на возглавление Русской Православной Церкви в этих чрезвычайно трудных условиях. Пока митрополит Петр был жив и не отказывался от своих прав на местоблюстительство, никто не мог претендовать на власть митрополита Сергия. Когда митрополит Петр был расстрелян - претендовать было некому. Митрополит Агафангел скончался в 1928 году, митрополит Арсений в 1936 году, а митрополит Кирилл находился в заключении и был расстрелян вместе с митрополитом Иосифом (Петровых) в 1937 году.

Необходимо признать, что будущий Патриарх сделал все от него возможное, чтобы сохранить правильное управление Церковью. И ему это удалось. Его первенство никто не оспаривал. Протестовали больше всего против методов управления, считая, что он присвоил себе, будучи только лишь заместителем Местоблюстителя, слишком большую власть. И, по причине невнимательного прочтения, против некоторых, с их точки зрения слишком сильных, заявлений Декларации 1927 года. Митрополит Сергий прекрасно понимал, что Церкви нужен мир, а для этого необходимо было во что бы то ни стало преодолеть расколы, возникающие то слева, то справа. Эти расколы инспирировались Советской властью, и митрополит это чувствовал. Он пытался получить регистрацию, но это ему удалось только после опубликования уже упомянутой Декларации. Многие исследователи считают, что эта Декларация абсолютно ничего Церкви не принесла, и 30-ые годы были еще сложнее и еще безнадежнее. Сам митрополит Сергий так много положивший усилий для ее спасения перед войной с Германией сказал: "Церковь доживает последние дни <...>"9

Но, думается, что вопрос этот не так прост. Митрополиту Сергию все-таки удалось главное: он поставил Церковь в равные политические условия со всеми инспирированными большевиками расколами как справа. И, когда в 30-ые годы бушевала по стране пятилетка безбожия - это касалось всех. И, когда потом, в конце 30-х сажали в лагеря и расстреливали, - это тоже касалось всех. Конечно же все это выглядит слабым утешением, но в то же самое время, когда началась война, вся страна услышала воззвание только лишь митрополита Сергия, что, собственно, Русская Зарубежная Церковь и не может простить ему до сих пор. А, когда настало время и для Советского правительства обратить внимание на религиозную проблему, Сталин увидел только одну Церковь - ту, которую возглавлял Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Старгородский).

И до Декларации 1927 года было много попыток привести взаимоотношения между Церковью и государством в область существующего в стране законодательства. Мы знаем сегодня достаточно много вариантов таких заявлений, некоторые из которых были напечатаны, другие же стали известны только теперь. В Декларации 1927 года нет ничего такого, что бы уже не было сказано патриархом Тихоном. И это касалось не только Декларации. Даже в интервью, которое митрополит Сергий дал сначала советским, а потом иностранным журналистам в начале 30-х годов, где о заявляет об отсутствии в СССР преследований по религиозным мотивам и о преследовании православных в Польше, он не оригинален. Святейший Патриарх Тихон об этом говорил и в беседе с секретарем английского национального комитета "Руки прочь от России" мистером В.П.Коутсом и в беседе с корреспондентом РОСТА от 09.03.1924, и в своем Предсмертном Завещании.

В первые годы своего заместительства митрополит Сергий пытаться делать все с одобрения находящегося в заключении митрополита Петра. Когда осенью 1926 года принималось решение посредством тайного голосования выбрать патриархом митрополита Кирилла (Казанского), он очень сомневался в целесообразности этого решения, понимая, вероятно, невозможность в тех условиях скрыть от ГПУ такое мероприятие. Эта идея исходила от епископа Павлина (Крошечкина) и Корнилия (Соболева). Но для митрополита Сергия особое значение имело то обстоятельство, что ее поддержал архиепископ Илларион (Троицкий) и другие епископы, находившиеся в то время на Соловецком острове в лагере. Правда митрополит поставил условие инициаторам этих выборов: "Об этом должен знать Местоблюститель." Оно не было выполнено. А когда в поддержку митрополита Кирилла было собрано уже 72 голоса, начались массовые аресты. Оказалось, что за деятельностью епископа Павлина следили с самого начала. В вятскую тюрьму был брошен и кандидат в патриархи митрополит Кирилл. В Нижнем Новгороде арестовали также и Заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия. В вину ему ставились не только тайные выборы, но и связь с эмигрантскими кругами. Дело в том, что 13 декабря 1926 года митрополит Сергий обратился к Карловацкому Зарубежному Синоду с доверительным письмом, которое было опубликовано сразу после ареста архипастыря сначала в ревельской газете, а затем и в Париже. По сведениям эмигрантского журнала "Китеж", на 1 апреля 1927 года в заключении находилось 117 епископов православной Церкви.

Митрополит Сергий (Воскресенский), которому будущий патриарх всецело доверял, рассказывал, что от Заместителя Местоблюстителя требовали сделать заявление в поддержку Советской власти, угрожая расстрелять его сестру и архиереев находящихся в заключении. Конечно, ГПУ использовало этот метод довольно часто. В частности, против патриарха Тихона и против будущего патриарха Алексия (Симанского). Но в данном случае это кажется маловероятным, так как мы знаем, что Церковь сама искала долгое время возможность упорядочить свои отношения с государством. Но от НКВД могли исходить и другие требования. Например, согласование кандидатур на архиерейские кафедры. "В ответ митрополит Сергий просил о легализации высшего, епархиальных и уездных церковных управлений, о разрешении на созыв Поместного Собора и выборы Патриарха, об освобождении заключенных и сосланных священнослужителей, о разрешении на восстановление духовных школ и издание церковного журнала."10 30 марта 1927 года митрополит Сергий был освобожден, 7 апреля приступил к выполнению своих обязанностей, 7 мая обратился в НКВД с просьбой о легализации церковного управления, а 18 мая уже провел первое совещание своего Синода. Справка о временной регистрации Синода от НКВД была получена 20 мая и через два месяца увидела свет наделавшая много шума Декларация. Вместе с митрополитом Сергием ее подписали и члены Синода. Интересно отметить, что в члены Синода Заместитель Местоблюстителя включил также находящегося в ссылке в Туркестане митрополита Арсения (Стадницкого). Есть даже фотография, на которой запечатлены члены Синода в начале 30-х годов и где рядом с митрополитом Сергием сидит митрополит Арсений. Эта фотография помещена в Актах Святейшего Патриарха Тихона на 685 странице. Если бы он мог приехать в Москву, то в случае смерти митрополита Петра, что могло случиться в любой момент, именно митрополит Арсений становился бы Патриаршим Местоблюстителем. Правда этого должна была захотеть Советская власть. Во всяком случае, когда в 1934 году Сергия расширенный Синод сделал митрополитом Московским и добавил к его титулу слово "Блаженнейший", митрополит Арсений поздравил его одним из первых.

Что касается текста Декларации, то самые большие нарекания вызвала фраза: "Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными ("лояльность, т.е. законопослушность, исполнение всех законных требований государства." Митр. Сергий. Православная Русская Церковь и Советская Власть. 1924 г.) Советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его... Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи.". Этот текст, да и вся вообще Декларация в целом направлена на то, чтобы подчеркнуть, как уже бывало много раз и в других документах, одну главную мысль - Православная Церковь не является политическим оппонентом Советской власти, и собирается жить по тем законам, которые существуют в СССР вместе со всем народом, которому Она служит. Но в Церкви, что вполне естественно, были люди, которые полагали, что никакого согласия с Советской властью быть не может. Конечно внутри СССР никто открыто говорить об этом не мог, но такая позиция была довольно распространена. Ее выразителями стали русские епископы, да и вообще верующие, оказавшиеся в эмиграции. Находясь под сильным влиянием эмиграционного белого движения, они настаивали на насильственном свержении власти большевиков в России, требовали от международного сообщества восстановления монархии в России, вступали в сотрудничество с нацистами в Германии. Причем заявления очень часто делались как бы от всего русского православного народа, от имени Русской Православной Церкви, что, естественно, влекло за собой репрессии против епископов и священников, находящихся в СССР. По поводу этого не лишне было бы напомнить объявление Патриаршего Управления в Донском монастыре, вывешенное на дверях квартиры Патриарха Тихона: "Всех (посетителей. - Сост.) с контрреволюционными и антисоветскими предложениями к (Патриарху - Сост.) Тихону (просят. - Сост.) не являться и в приемной не бывать..."11 Таким образом, делом митрополита Сергия было вывести Церковь из разрушающей ее стихии гражданской войны и политического противоборства. Поэтому в своей Декларации митрополит Сергий и пишет: Чтобы положить этому конец, мы потребовали от заграничного духовенства письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии<...>" Помниться, Патриарх Тихон грозил вызвать таковых на архиерейский суд в Москву, митрополит же Сергий просто предлагает уйти в другую юрисдикцию, прекрасно понимая, что находящимся в эмиграции просто невозможно быть лояльными Советской власти "во всей своей общественной деятельности." Он выталкивает их из Московской Патриархии, в тайниках своей души надеясь, что они, будучи освобожденными от обязательств, будут продолжать говорить правду о положении Православной Церкви в СССР.

У митрополита Сергия было много авторитетных противников. Тех, кто не хотел его принять и понять по самым различным причинам. Одним из самых авторитетных был митрополит Казанский и Свияжский Кирилл (Смирнов). Его отношение к митрополиту Сергию объясняют слова епископа Афанасия (Сахарова) из его первого послания: "Одна благочестивая старица писала мне: "Я хожу в храм, но что не нужно слушать слушаю". Это она писала в середине 30-х годов, разумея незаконное возношение имени митрополита Сергия во всех случаях рядом с именем единственного законного Первоиерарха митрополита Петра."12 Очевидно, что поминовение имени митрополита Сергия за литургией как Первоиерерха на тот текущий момент было крайне необходимо для целостности Церкви, и древнее правило гласило: "Надлежит в церкви знать первого." И в этой ситуации митрополит Петр возглавлять Церковь или как-то корректировать действия митрополита Сергия никак не мог, потому что не обладал достаточной информацией и его всегда легко было ввести в заблуждение. Митрополит Петр это прекрасно понимал. Из его письма председателю ОГПУ В.Р.Менжинскому от 25 мая 1931 года видно, что его уговаривали отказаться от Местоблюстительства. "<...>Моя смена, - пишет митрополит Петр, - должна повлечь за собой уход и моего заместителя Сергия, подобно тому, как по заявлению последнего, с оставлением им заместительства прекращает свое существование и учрежденный им Синод. Наш одновременный уход не гарантирует церковную жизнь от возможных трений, и, конечно, вина ляжет на меня."13 Но здесь важно то, что митрополит Петр одобряет учрежденный митрополитом Сергием Синод, против которого так протестовала оппозиция во главе с митрополитом Кириллом. В своем письме от 21 апреля 1934 года он требует, чтобы митрополит Сергий отказался от учредительных прав. Будущий же Патриарх считал, что полномочия сформированного им временного Патриаршего Священного Синода вытекают из полномочий учредителя, как это было в 1923 году при Патриархе Тихоне.

Из писем, которые митрополит Кирилл писал, находясь в ссылке, можно почерпнуть много ценного для уразумения внутреннего мира этих святых людей. У них была и своя зашифрованная полемика. Например, в письме от 12 апреля 1934 года святитель пишет: "Авва мой родной! Сейчас получил и прочитал письмо Ваше на первый 1-ого псалма. Перечитываю его еще и еще." В другом же письме от 28 мая того же года читаем: "Сосед прислал выписку из молебна<...> Между прочим, пишет: "Относительно псалма в начале молебна я думаю лучше читать 111<...> Он одобрен таким знатоком псалтыри как о.Неофит." Кто такой о.Неофит сейчас трудно сказать. Но вот содержание этих псалмов мы посмотреть можем. "Блажен муж, - читаем мы в первом псалме, над которым с таким удовольствием размышлял митрополит Кирилл, - который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути на пути грешных и не сидит в собрании развратителей<...>" В 111-ом же псалме есть и такие слова: "Не убоится худой молвы: сердце его твердо уповая, на Господа".

Говорят, что митрополит Антоний (Храповицкий) в последние дни своей жизни не снимал с себя панагию, подаренную ему когда-то его другом митрополитом Сергием. Разные судьбы выпали им, но кто может усомниться в их искреннем служении Церкви Христовой. Каждый из них прошел свой путь до конца. Святейший Патриарх Сергий, чувствуя приближающуюся кончину, в свою последнюю Пасху много служил, и его близкие просили его поберечь себя. Но он, по воспоминаниям его келейника, отвечал: "Попробуй-ка доживи до следующей Пасхи." Что он имел в виду? Может быть, свои преклонные годы? А может быть, понимал, что гибель его друга и ближайшего помощника по 30 годам митрополита Сергия (Воскресенского), которого убили партизаны в отместку за его жестокие высказывания в адрес Сталина, ему ничего хорошего не сулит... Это знает один Господь.

Протоиерей Александр Ранне.